"Калека с острова Инишмар", Н.Г. Щербакова
Говоря о пьесе «Калека с Инишмара», пермский режиссер Сергей Федотов, открывший для русского театра МакДонаха, отмечал: «В ней, конечно же, присутствует и уникальный, «фирменный» МакДонаховский комизм, агрессивный и жесткий, но при этом на первый план здесь выходит подлинная ирландская лиричность, их священное великое кельтское прошлое, их тоска и усталость от исторических катастроф и кровавых драм, выпавших на долю этого народа».
Серовский режиссер Петр Незлученко стилизует «Калеку» в духе музыкального кабаре перед сеансом в синематрографе 1930-40-х годов, синтезируя национальный колорит и театральную «рамку» действия.
Условно-театральное пространство Алексея Унесихина смешивает воздух моря и пыль кулис. На планшете, на фоне синего неба с кучерявыми картонными облаками, размещается эстрада, скрытая от зрителя скользящей на проволоке занавеской. Внутри эстрады меняется интерьер: из магазинчика сестер Кейт и Эйлин, с тяжелой деревянной мебелью и банками горошка на полках, мы попадаем в дом Джоннипатинмайка и его выжившей из ума мамаши. Обклеенная афишей голливудского фильма боковая дверь, распахиваясь, открывает пустой коридор, где калека Билли, ползая на коленях, трет пол и читает рэп о тоске по родине. Пятачок перед эстрадой превращается в причал, полосу прибоя, зал кинотеатра, лодку Малыша Бобби, одновременно оставаясь театральными подмостками.
Атмосфера островной жизни создается игровой вязью юмора и лирики. Театрализация всего – принцип театрального кабаре. Действие сопровождает маленький «ирландский оркестрик» (квартет «Анима» г. Серов): скрипка, две гитары, перкуссия. Иронический режиссерский комментарий через конферанс слуг сцены – клоунов-алкашей (Дмитрий Плохов и Степан Белканов), травящих ирландские анекдоты, сочетается с ностальгической темой: нежный женский голос (Ольга Рахимова) поет бесхитростную песенку о том, что «малютка убежала под яблоню в саду», словно окликая мечту калеки Билли о сказочном голливудском рае.
Шум моря, крики чаек, скрип немазаных дверных петель, шорох шагов по морской гальке, – все звуки природы производятся слугами сцены с помощью музыкальных инструментов и театральных приспособлений. Оправдывая присутствие клоунов-ведущих рядом со сценой, режиссер избыточно подробен: тяжелые шаги Бобби по берегу «озвучиваются» топотом башмаков по гальке, насыпанной в ящик, и этот самоценный трюк, мало добавляя к игровому содержанию, напоминает нам: вы в театре!
Спектакль украшен актерскими работами на границе эксцентрики и психологической подлинности. Геннадий Масленников в роли Джоннипатинмайка играет залихватскую ироническую эксцентриаду, тонко оттеняя переходы от острой характерности к пронзительной лирике. Молодые артисты замкнуты в рамках шаржа: Бартли (Иван Долгих) в дуэте с сестрой Хелен составляют пару дерущихся деревенских инфантилов, неотягощенных этическими предрассудками. Елена Федорова в роли местной «звезды» Хелен, заливающейся дробным глуховатым гоготком и с упоением бьющей яйца о головы соотечественников, неожиданно раскрывается в комическом амплуа. Алексей Наволоков в роли Доктора добротно и убедительно ведет тему здравого смысла.
Сестры Кейт и Эйлин в исполнении опытнейших актрис труппы, заслуженных артисток РФ Светланы Королевой и Марианны Незлученко, сыграны уморительно и достоверно. Здесь точно передана жанровая специфика автора: сочетание доведенного до абсурда комизма и правды жизни. Сестры – самые колоритные персоны острова. У каждой свои странности, от потаенных разговоров с камнями до страстного увлечения чупа-чупсами. Образы складываются в вариативной динамике. Светлана Королева обнаруживает характерность Кейт с первых мгновений: внешне неряшливая сыроватая старушка с легким «альцгеймером» и забавной шепелявостью скрывает внутри трогательную капризулистость пятилетней девочки. Героиня Марианны Незлученко Эйлин – полная противоположность сестре, старшая в семье, «вещь в себе», суровая и спокойная как танк, она совершенно неожиданно «взрывается» неистовым темпераментом, когда Билли возвращается после затянувшегося голливудского вояжа. В том, с какой яростью Эйлин осыпает блудного калеку затрещинами, столько обиды и любви, что вспоминается вечное станиславское: «когда играешь злого, ищи, где он добрый».
Почти бессловесная роль Мамаши Джоннипатинмайка в исполнении Татьяны Хорук отсылает к вахтанговскиму «Чуду святого Антония»: восставшая из праха старушка-«божий одуванчик» с жизнерадостной улыбкой на устах воплощает квинтэссенцию островного аутизма.
Сложнее приходится Евгению Вяткину в роли Малыша Бобби, чья суровая мужественность трактуется в духе романтической сказки. Детская игра с деревянной лодочкой вдруг оборачивается немотивированной агрессией против калеки, деликатно спрятанной режиссером от публики и разоблаченной гэгом: звуки избиения оказываются рубкой капустных кочанов. Тема обыденной жестокости по отношению к слабым и не таким, как все, снимается откровенной клоунадой, также как вскользь отпущенный анекдот о крематории и проболтанная Джоннипатинмайком информация о нацистах, пришедших к власти в Германии. Это только фон, на котором можно рисовать сочными красками жизнь провинциальных чудаков, более или менее похожих на ирландцев, как, впрочем, на представителей любой другой национальности.
Кульминацией спектакля и метафорой общественного единения становится киносеанс. Мы видим щербатые рожи островитян, уставившихся на воображаемый экран. Они заняты сплетнями и склоками, и в дурацких пререканиях становится очевидной их самодостаточность, за грубыми манерами проступает гремучая смесь невежества, доброты и душевной деликатности.
Кабаретный маскарад остраняет роль Калеки Билли, которого играет непрофессиональный актер Андрей Каркунов. Его внешние данные (юный возраст, полнота, чистота и безыскусность) накладываются на резкую физическую характерность (протез на правой ноге, искаженное лицо и пластика больного ДЦП, невнятная речь) и в сочетании с игрой на «минус»–приеме создают щекотливое впечатление, что в роли Билли занят настоящий инвалид. Его обреченная попытка вырваться в большой мир – самое героическое действие в спектакле. Благодаря этой «анти-театральной» фигуре, несмотря на обилие стильных шуток, национальный колорит музыкального оформления и общий комический крен нелепой островной жизни, комедия превращается в ностальгическую притчу об утраченной любви к родине.
Замыкает жанровую дугу кино-стилизации мизансцена финала. Оказывается, мы присутствовали при кинопробе, а все игравшие спектакль – артисты, мечтающие прорваться в Голливуд. Киношники уходят, актеры остаются на площадке, и тут калека кашляет в салфетку настоящей кровью. Во всякой шутке лишь доля шутки, веселая фантазия заканчивается вместе с жизнью главного героя.
По воле режиссера Петра Незлученко спектакль как будто переходит в жизнь. И перед зрителем остается масса вопросов, главный из которых, на мой взгляд: как далеко можно зайти в игре отражений, не решаясь увидеть собственное лицо без маски?
18 января 2015
Наталия Щербакова