"Мы, нижеподписавшиеся", Н.Г. Щербакова

Нижнетагильский драматический театр решился на эксперимент, соединив столичную антрепризу с попыткой вернуть на сцену уникальное в своем роде явление – «производственную драму», которая, казалась, навечно канула в лету вместе с породившей ее эпохой застоя.

Идея постановки пришла руководству театра в связи с празднованием в апреле 2016 года 80-летия Уралвагонзавода – градообразующего предприятия и главного спонсора театра.  Центральным событием театральной части юбилейных торжеств стала премьера «Мы, нижеподписавшиеся», поставленная московской командой во главе с режиссером Владимиром Скворцовым и исполненная тагильской труппой с участием московских звезд. Задуманный как подарок заводчанам, спектакль трижды прошел на аншлагах в смешанном составе и был включен в репертуар театра, с расчетом в новом сезоне 2016/17 гг. отправиться на гастроли в столицу, а на стационаре постепенно заменить москвичей тагильчанами. Нам довелось увидеть в главной роли Лёни Шиндина молодого тагильского комика Юрия Сысоева.

А. М. Смелянский называл пьесы А. И. Гельмана «социологическими притчами», драматическая специфика которых заключалась в «превращенной игре гражданских и политических интересов, не могущих выразиться естественным путем»[1]. Целью драматурга было обличение экономических отношений «развитого социализма», человеческие судьбы служили иллюстрацией политической проблематики. Тем не менее, они были прописаны и встроены в структуру психологического детектива. Фильм Татьяны Лиозновой с Леонидом Куравлевым в главной роли до сих пор помнят рожденные в СССР.

Как и ожидалось, обличение советской системы в спектакле Нижнетагильской драмы отменено. Аскетичный художественный язык притчи стирает бытовые приметы эпохи, выводя действие на простор вневременных обобщений.

Художник-постановщик Марина Рыбасова создает на раздетой до колосников сцене холодное, пронизанное лучами прожекторов пространство крупного железнодорожного узла – символа отечественной глубинки. Вращающийся планшет рассечен на зоны внутри и снаружи купе. В начале спектакля из зала виден хвост уходящего поезда, от которого зрители, как и Лёня Шиндин, безнадежно отстали.

Постановщики исследуют нравственную коррозию отечественного социума. В программке цитируется авторский текст о «групповом эгоизме» как явлении вневременного порядка. Вымараны подробности, заземлявшие действие в советских реалиях, размыта производственная тема, купированы эпизодические персонажи – пассажиры, милиционеры и т. п. От имени народа представительствует проводник (Валерий Каратаев) – грузный молчун средних лет, услужающий и «держимордствующий» по обстоятельствам.

На первый план выдвинуто противостояние героя-одиночки и круговой коррупционной поруки. Спектакль начинает исповедь Лёни Шиндина –человека в брезентовом плаще, присевшего на табурет на авансцене, наедине со всеми. Лёня-Сысоев – крепкий уральский мужичок (говор особенно очевиден рядом с московскими артистами), непрезентабельный, но обаятельный, упорный в избранном предназначении: быть вторым при очень хорошем человеке – Егорове. Даже если Лёня его себе выдумал (а такие предположения невольно возникают по мере того, как из текста улетучиваются обоснования Лёниной преданности мифическому Егорову). Лёня не может жить без веры в «хорошего человека». Лёня – «идейный». Рефлексия героя выведена за рамки сюжета – в заявочный монолог. Сквозное действие роли разворачивается как иллюстрация пролога. Актер дозированно прибегает к смешным приспособлениям, его персонаж играет нелепого человека – напоказ, для членов приемочной комиссии, а сам Лёня-Сысоев угрюм, грубоват и сосредоточен на цели, как фанатик, убежденный в своей правоте. В нем бродит сумасшедшая сила тагильского характера.

Что защищает Лёня Шиндин? Вот главная интрига спектакля тагильчан. Детективный сюжет разворачивается как цепь разоблачений, из которых до финала доживает загадка отношений супругов Шиндиных.

Игра в спектакле лиц «из телевизора» неизбежно корректирует смыслы. Второстепенная в пьесе Алла Ивановна Шиндина становится бенефисной ролью в исполнении актрисы Московского театра ЛЕНКОМ Анны Большовой (звезды сериалов «Остановка по требованию», «Лесник», «Выйти замуж за генерала» и т. д.). Ее первое появление зал встречает овацией, Алла-Анна явно польщена и несколько смущена; впрочем, моментально справившись с ситуацией, она отворачивается от рампы и тщательно расчесывает роскошную копну каштановых волос. Здесь нет желания покрасоваться перед публикой. Все поступки оправданы по системе К. С. Станиславского. Именно Алла-Большова, в отличие от вышедших на сцену до нее, отыгрывает физическое самочувствие персонажа, напоминая зрителю, что действие происходит в поезде, где всех трясет от постоянного движения, что вошла она в вагон с дождя, оттого и прическу надо привести в порядок. Подробное проживание обстоятельств роли в целом отличает гастролеров от тагильчан. Зрительское внимание приковано к лицу Аллы-Большовой, к ее мельчайшим реакциям и сменам настроения. Актриса поддерживает общение, внимательно и цепко взаимодействуя с партнерами, «собирая» ансамбль вокруг главного объекта – Лёни.

Типаж Шиндиной встраивается в череду скромных женщин с непростой судьбой, сыгранных Большовой на телеэкране. Роль катится как ручеек по камушкам, дробно и легко, и вот уже перед зрителем не телезвезда Анна Большова, а Алла Ивановна – усталая провинциалка с талантом, зарытым в гуще будней.

Вокальный опыт актрисы пригождается в эпизоде фальшивого дня рождения, превращенного в мюзикловый аттракцион. Поддержав предложение мужа спеть под гитару, Алла сначала что-то бормочет себе под нос, вяло отбиваясь от навязчивых ухаживаний Семенова. Но вдруг слова «Дорожной» ловко «ложатся на ситуацию», героиня обретает уверенность, голос звенит и крепнет, и вот Алла уже танцует с микрофоном в руках, сумрак вокруг сияет огнями цветомузыки, и голос – прозрачный, высокий и полетный, почти как у Аиды Ведищевой, – овевает зал, суля счастье, которое «рядом, но достать его нельзя». Все в восхищении по обе стороны рампы.

Убедив зрителя в том, что Алла – настоящее сокровище, красавица и певица, актриса не развивает роль. Да и некуда ее развить, ведь интрига мчится дальше, выводя новых фигурантов, а у Аллы, переставшей быть объектом вожделения, мало выходов, все они эпизодические и однообразные, превращающие роль в функцию шантажа. То она грозит Лёне разводом, то обвиняет его в карьеризме, словно подтверждает мнение мужа («Моя жена – дурочка»). С «дуростью» у Большовой возникают сложности, недалекость Аллы не выглядит убедительной, а искренность недоказуема. Непонятно, любит ли она мужа, и что же, в конце концов, держит ее около этого несуразного человека, помимо семейных обстоятельств. Загадочность характера Аллы вносит в действие ноту недосказанности, и в конце концов, работает на главную тему спектакля – уникальность героя.

Компания сослуживцев и членов приемочной комиссии сыграна артистами тагильской труппы в манере иронической эксцентриады. Обаятельный резонер Малисов (Игорь Булыгин) открывает второй акт спектакля, дублируя мизансцену пролога и создавая конфликтную параллель Лёниной исповеди. Малисов убедительно разъясняет философию «группового эгоизма», отлаженный механизм манипулирования людьми. Система тотального подкупа противопоставляется человеку веры, и весь второй акт посвящен раскрытию этого тезиса.

Члены приемочной комиссии Юрий Николаевич Девятов (Сергей Зырянов) и Виолетта Матвеевна Нуйкина (острая беспощадная работа Елены Макаровой) – напыщенные блюстители приличий, мнящие себя поборниками нравственности. Девятов, подобно кандидату в депутаты, вещает в окно вагона, будто через телевизионную линзу. Принципиальность, которой он так кичится, приводит к должностному преступлению: Девятов подписывает чистые листы не ради «хорошего» Егорова, а чтобы сохранить свою репутацию во властных структурах. Оказывается, Девятов такой же винтик системы, при необходимости готов манипулировать людьми и не считает это безнравственным. Его диалог с Нуйкиной выстроен как пародийный гипнотический сеанс: у «интеллигентнейшей» и продажной Виолетты подкашиваются ноги, дрожит челюсть, благоговение перед авторитетом опрокидывает мадам в объятия кумира, возвышенная риторика оборачивается балаганом. Их сминает простодушный напор Лёни Шиндина.

«Камнем преткновения» становится скользкий тип Семенов, третий член комиссии, которого технично играет московский гастролер Анатолий Кот – «патентованный злодей» отечественной теле-индустрии. Бабник и алкаш Семенов мгновенно преображается в расчетливого циника, готового в подходящий момент занять место оступившегося конкурента. В самом тяжком похмелье он блюдет интересы заказчика.

В поединке Лёни-Сысоева и Семенова-Кота проявляется актуальная подоплека сюжета: участь малого города с градообразующим предприятием, которому грозит столичная структура, банкротящая убыточное производство. За Лёней стоят судьбы живущих здесь людей, которых уже списали с экономических счетов. Его борьба обретает трагическую окраску сказки о простодушном герое, который воюет за право жить и работать на своей земле. Их противостояние вскрывает современный план гельмановского конфликта: есть люди успешно продавшиеся, и есть лузеры, принципиальные в нравственном выборе.

Финальная мизансцена, развернутая в зрительный зал, оставляет конфликт открытым. Затея Лёни Шиндина по спасению «хорошего человека» провалилась, Лёня проиграл, но не отступился. Его затверженное «нет» в ответ на уговоры Аллы уехать (и куда – в Москву!), «нет» с глазами, полными слез, кажется, приоткрывает секрет их отношений. Пока женщина остается с «идейным» мужем-неудачником, у общества есть шанс сохранить равновесие, каким бы шатким оно не казалось. Жить можно только вопреки системе, и Лёня из тех, кто выживает благодаря своему «вопрекизму». 

Четверть века прошло, лозунг равенства людей в обществе развитого социализма истлел, его заменил слоган общедоступного «качества жизни», социальное и экономическое расслоение приняло новые формы. Но суть человеческих отношений осталась прежней. Одни готовы продаваться, оправдываясь эгоистическими соображениями. Другие не продаются и отстают от поезда, везущего первых к успеху и процветанию.

В тагильской версии возник не просто инвариант прочтения полузабытой пьесы. Спектакль аккумулировал болевые точки сегодняшнего состояния российского общества, через столкновение столицы и провинции обнаружив нравственную пропасть между функционерами системы и «электоратом». Пока драматизм поддерживает смесь «московского с нижнетагильским», партитура восприятия имеет сюжетообразующее значение. Когда спектакль покинут московские артисты, бенефисная смысловая составляющая уйдет, зрелище рискует превратится в рядовой производственный детектив.

Надо бы пересмотреть с полным тагильским составом.

16. 09. 2016

Наталия Щербакова