"Служебный роман", Н.Г. Щербакова
Пьеса Эмиля Брагинского и Эльдара Рязанова «Сослуживцы» была написана в 1971 году, с успехом прошла по многим театрам, была экранизирована на телевидении, по мнению авторов, неудачно, что послужило поводом к созданию фильма «Служебный роман», ставшего культовой советской лирической комедией о любви. «Сослуживцы» некоторое время держались в отечественном репертуаре, но конкурировать с актерским составом кинофильма решались не многие. В Свердловской музкомедии была поставлена опереточная версия под названием «Мымра» на музыку Александра Журбина. После развала СССР пьесу редко вспоминали в драматическом театре, но фильм по-прежнему оставался суперпопулярным, разошелся на цитаты, сроднился с атмосферой праздника и верой, что «всё будет хорошо». Названием «Мымра» воспользовались авторы фильма 2008 года, взявшие за основу сценария предлагаемые обстоятельства персонажа Калугиной. В 2011 году был снят ремейк фильма «Служебный роман», провалившийся в критике и в прокате, главным образом, из-за неприятия актерского состава.
Выбор театра «Вариант» вполне объясним: руководство делает ставку на общественные настроения, моду на все советское, ностальгию по эпохе «развитого социализма». Название обеспечивает зрительский интерес, основные роли расходятся на труппу. Сравнение с фильмом не пугает создателей и участников спектакля, хотя сопротивление материала не удается проигнорировать ни актерам, ни зрителям. Сочинить и сыграть свою историю на основе мифологизированного художественного текста – задача не из легких. Неудивительно, что решить ее получается только наполовину.
Екатеринбургский режиссер Александр Фукалов умеет ставить комедии положений[1]: выстроить острую мизансцену, рассыпать репризные акценты, придумать забавную пикировку, задать действию легкий темпоритм, подобрать аутентичную иллюстративную фонограмму, в нужных местах переключить жанр из юмора в лирику, добавить мелодраматических нот, словом, собрать комедийный спектакль, необременительный для восприятия широкой публики. Но спектакль играют актеры, и в этом все дело.
«Служебный роман» играется в общей декорации, излишне забытовленной канцелярской мебелью, знаками соцсоревнования и коллекцией радиол, привязывающей время действия к середине семидесятых. Режиссеру не удается выдержать принцип симультанности, потому что артисты, играя одновременно эпизоды в соседних пространствах, попросту мешают друг другу.
Казалось бы, режиссер должен опираться на возможности труппы, в рисунке ролей идти от индивидуальных особенностей актеров, которые, за редким исключением, органические почвенники-уральцы по говору, внешности и манере поведения. Логично было бы перенести действие из московского статистического учреждения в провинциальную бухгалтерию. Но режиссер не стал редактировать текст, оставив звонки министра Калугиной, «Швейцарию», из которой приехал Самохвалов, Верочкины модные претензии и прочие прелести, ставящие актеров в профанную позицию сравнения с фильмом. В результате, актеры выбираются из этой западни самостоятельно, кто во что горазд. У одних получается пародия на персонаж, у других – попытка присвоить себе его черты, найти точки соприкосновения с характером.
В большинстве случаев сослуживцы выглядят ряжеными фигурами площадного театра. Заграничный прохвост Самохвалов (Евгений Коробьев) щеголяет в белой мужской паре (вспоминается крылатое выражение «все в д…ме, я один в белом фраке») и отвешивает реплики с неизменным апломбом отъявленного негодяя. Увы, костюм говорит о герое больше, чем актерская игра. Модница-халда Верочка (Ксения Зрюкина) бесконечно переодевается в чудовищные по безвкусице наряды, не умеет спрятать собственные пряди под парик (это выглядит как сценическая грязь), долго и неразборчиво болтает по телефону, сложив ноги на конторку и отвлекая на себя внимание зала. Оленька Рыжова подкарауливает Самохвалова с неизменно заготовленной улыбкой: у Татьяны Крыловой в этой роли два эмоциональных приспособления – улыбка и ее отсутствие, нюансов нет. Людмила Девина не пытается подражать Людмиле Ивановой в роли Шуры, находит свое зерно роли – честность заслуженного профсоюзного функционера. Ее Шура суетится, как и положено общественнице, крикливо жалуется на черствость товарищей по работе, рыдает над траурным портретом ожившего Бубликова[2], и, не особенно претендуя на характерность, производит впечатление наиболее цельного персонажа.
Трудности возникают и в трактовке центральных героев, но здесь не все однозначно. Олег Кушнарев в роли Новосельцева собирает внешние признаки «неудачника» (очки, кургузый пиджачок на вырост, заикание). Отринув понятие «интеллигентность», (или трактуя его как неряшливость в одежде, невнятное бормотание «под себя», нелепость и занудство), актер не балует зрителя проявлениями внутреннего благородства. Анатолий Ефремович в его исполнении оказывается забитым, но задиристым мужчинкой. У Олега Кушнарева есть несколько моментов, сыгранных с отчаянной смелостью острохарактерного артиста: пьяное ухаживание за Калугиной в квартире Самохвалова, репризное «Она не старуха!» поперек хора сослуживцев, обсуждающих «мымру», торможение под столом с чугунной лошадью на руках, увенчанное неуклюжим флик-фляком. Новосельцев-Кушнарев хорош в партнерских паузах, когда рассеянно внимает исповеди Калугиной в ее кабинете, и на первых репликах свидания. В целом роль строится на чередовании оттенков смущения и зажима, прорывающихся вспышками неожиданного хамства. Меньше удаются импровизационные куски, где требуется сложная эмоция, совмещение противоположных стремлений: напористости и опасения обидеть, испуга и влечения. Чувствуется, что актер еще не выбрал между собственным видением и подражанием экранному персонажу.
«Старуха» Калугина у Натальи Катаевой выглядит уверенной в себе, властной женщиной, обладающей чувством собственного достоинства и решившей жить для себя. От природы красивая актриса «состарила» себя минимально: надела очки, туфли на плоской подошве и серый бесформенный костюм. Характер Калугиной-руководителя удается ей вполне, более того, она органично и подробно существует в роли, в отличие от остальных исполнителей. Однако чудо преображения, обеспечивающее стержневой сюжет «Служебного романа», в спектакле не случается. То есть, все внешние манипуляции соблюдены: Калугина-Катаева приходит на свидание в женственном романтическом платье с белоснежным цветком на плече, костюм ей очень идет и подчеркивает природное очарование, вдобавок, актриса выходит на прямое общение со зрителями, чем окончательно обеспечивает Людмиле Прокофьевне симпатии публики. Но ее интерес к Новосельцеву не объяснить любовью, скорее честолюбием руководителя, уязвленного бунтом в коллективе. Драма обманутого доверия, которую актриса пытается играть в мизансценическом рисунке, не выглядит убедительной. Между ней и Новосельцевым брезжит не любовь, а вечный морок отечественного мезальянса. Финальный поцелуй спрятан за спинами зрителей, куда оскорбленная Калугина убегает вслед за прибитым Новосельцевым – двусмысленная мизансцена, прикидывающаяся интерактивным ходом, а на деле маскирующая сомнения режиссера в своих построениях.
Жанр мечется от выспренной бытовой мелодрамы к народной комедии. В финале «коллективная Калугина» вымещает на бедолаге Новосельцеве боль за оскорбление прекрасной половины человечества слабыми и подлыми мужиками. Зал, заполненный неискушенными ровесницами героинь фильма, доверчиво аплодирует, окрыленный радостью узнавания. И тут на актеров работает «память жанра»: публика прощает им всё за удовольствие, доставленное воспоминанием о любимом сюжете.
Наталия Щербакова 16.12.2016