"Смерть Тарелкина", Н.Г. Щербакова
Классическая пьеса привлекательна для театра ясностью отношений с автором, мощной сценической историей, предлагающей незаурядные инсценировочные решения, возможностью через призму гениального драматического текста говорить со зрителем о современном состоянии общества и человека.
В Первоуральском театре драмы «Вариант» классическая русская драматургия ставилась неоднократно, в текущем репертуаре есть А. Н. Островский и А. П. Чехов в переложении У. Бойда. Пришло время замахнуться на А. В. Сухово-Кобылина, причем, на самую загадочную пьесу трилогии – «Смерть Тарелкина». Своей комедией-шуткой, в которой «полицейское чрево взалкало», автор хотел вызвать в зрителе «содрогание о зле» как высшую форму нравственности (А. М. Смелянский (с)). Сатирический трагифарс имел в своей истории радикальные интерпретации Всеволода Мейерхольда (1917,1922 гг.), Петра Фоменко (1968 г.), Георгия Товстоногова (1983 г.), Юрия Бутусова (2000 г.). Во всех постановках «Смерти Тарелкина» площадной театр просвечивал сквозь чиновный гиньоль жуткой инфернальной изнанкой.
Несмотря на очевидное цитирование предшественников, в первоуральском прочтении режиссера В. Белоконя «Смерть Тарелкина», заявленная как «мистический фарс», превращается в КВН-представление с шутками в духе «Camedy-club». Основная проблема постановки заключается в не-до-воплощенности замысла.
Сценографическое решение Ольги Поторочиной отражает режиссерский прицел на сатирическое обобщение. Игровой станок в центре площадки – обшарпанный концертный рояль-трансформер, как символ обветшавшей империи: ни сыграть на нем ничего, кроме собачьего вальса, ни жить в нем, ни хоронить, хотя все эти манипуляции совершаются, как надругательства над телом умершей культуры.
Соединение символики и быта в жанре абсурдистской комедии задано в предметном мире спектакля, но не поддержано в способе существования актеров, разноголосица которого не позволяет собрать действие в единый сюжетный поток. Исполнители главных ролей Олег Кушарев (Тарелкин-Копылов) и Дмитрий Плохов (Расплюев) уверенно работают в органике жизнеподобного театра, но их характеры сведены к однолинейной трактовке: Тарелкин – жалкий размазня, Расплюев – азартный «братишка», жаждущий подвигов. Дмитрий Плохов демонстрирует недюжинный артистический темперамент, яростным общением «оживляя» вялые выходы других персонажей, его Расплюев тянет на себе сквозное действие в бесконфликтном вакууме спектакля. Варравин-Полутатаринов у Вадима Белоконя, несмотря на то, что меняется внешне, переодеваясь из генеральской шинели с накладным горбом в инвалида-колясочника в танкистском шлеме, остается по сути неизменным, как верстовой столб, являя собой стагнационную константу властной вертикали. Это тот случай, когда пугают, а нам не страшно.
Эпизодические персонажи представлены вереницей лубочных масок. Женская составляющая в лице Марфуши-Брандахлыстовой (орфография из программки спектакля) в исполнении колоритной Ольги Саввиди усилена «репликой от театра» – мимической Валечкой (Алена Божко), призванной иллюстрировать разложение нравов в коридорах власти. Бесцветные Качала и Шатала (Яков Игнатов и Андрей Мурайкин) с одинаковой школярской сосредоточенностью исполняют обязанности сценических слуг и заплечных дел мастеров в полицейском застенке. Антиох Елпидифорович Ох (Александр Чайников), облаченный в мундир и семейные трусы, представляется карикатурным инспектором ГИБДД, лицом и повадкой напоминает ярмарочного ваньку-встаньку и, в паре с Расплюевым-Плоховым, поддерживает едва намеченный вектор балаганной стилистики. Гастрольный выход ирбитчанина Левана Допуа в роли помещика Чванкина (грубо сколоченная пародия на Филиппа Киркорова) окончательно размывает сюжет, превращая зрелище в развлекательное шоу наподобие телепередачи «Точь-в-точь» (не настаиваю на безоговорочной зрительской ассоциации, но что было – то было).
Мистический фарс проступает в сцене допроса Тарелкина-Копылова. Под хлопанье крышкой рояля и щелканье печатной машинки, в ядовитых световых сполохах мушкатеры лупят окровавленного Тарелина, Расплюев таскает его за волосы, Тарелкин свидетельствует против своих мучителей, а в довершении всего Валечка съедает протокол допроса. Но зал весело смеется, как и положено в юмористическом шоу. Какой уж тут мистицизм!
Финал пьесы перемонтирован: разоблаченный Тарелкин после тщетного попрошайничания в зале возвращается в общую мизансцену «отжитого времени». Вся гоп-компания во главе с Варравиным и помещиком Чванкиным копошится за распотрошенным королевским инструментом, словно на палубе корабля-призрака, моргая залу и что-то шебурша под шелест занавеса.
Единственная неоспоримая ценность спектакля – афористичный текст А. В. Сухово-Кобылина, по достоинству оцененный публикой в тех местах, где он был ею услышан. Жесткая сюжетная логика пьесы спасает рыхлое действие от распада.
Наталия Щербакова
14 февраля 2015