"Волшебная лампа Аладдина", Н.Г. Щербакова
Пьеса Юрия Жигульского ставилась в детских театрах, до сих пор в репертуаре Екатеринбургского тюза идет авторская постановка. В Нижнетагильском театре сказка играется в утренние часы, зал полон родителей с детьми. В программке не указан возрастной адрес, но вряд ли это оплошность, подразумевается представление для семейного просмотра.
Жанр определен как «самая восточная сказка по мотивам эпоса "Тысяча и одна ночь"» с ударением на первом слове, и воплощен в эстетике костюмированного шоу, укомплектованного в номерную структуру циркового представления. Дефиле богатой ориентальной коллекции на фоне массивных декораций условного Багдада становится главным смыслом действия. Обилие стразов, шелков и органзы, разноцветные чалмы и шаровары, паранджи, остроносые туфли и сафьяновые сапоги, базарные арбы с бутафорскими фруктами и бородатыми торговцами, женский кордебалет – гаремная стража, исполняющая танец живота с ятаганами наперевес, и прочая «экзотика» воплощает обобщенное представление о роскоши Востока, безотносительно к изобразительной или театральной традиции.
Актеры используются как модели для демонстрации материального великолепия. Роли строятся на трюках и гэгах. Огромный толстяк Ниматула (Тимофей Панов) кувыркается по сцене, как персонаж мультика «Кунг-фу Панда». Тощий старичок Наимудрейший (Алексей Карпов) дрыхнет в позе лотоса, по сигналу выныривая из медитации, чтобы изречь очередной афоризм. Трое придворных в положении «ниц» отыгрывают приказы Султана протяжным мычанием, варьируя интонацию от ужаса до скепсиса. Малейшие перемены в картинке подаются крупно, отдельно и последовательно, чтобы зритель мог все как следует разглядеть.
Избыточный визуальный акцент расхолаживает массовку, «прикрытые» маскарадными костюмами актеры не утруждаются действенными задачами в паузах, «включаются» по сигналу на свою реплику, как лампочки на электрической гирлянде. Добиваясь четкости «кадра», режиссер собирает внимание на крупном плане говорящего, избегает забытовления, но не предлагает актерам альтернативный жанровый рисунок.
Создать характер или попытаться приблизиться к нему разрешено единицам. Центральный герой спектакля – Джин Маймук в исполнении Юрия Сысоева, рожденного для ролей комических бесов. Дружелюбный и сообразительный Джин вызывает симпатии зала при каждом появлении. Характерный дар и брутальный облик актера позволяют ему играть сольную партию внутри анимации. Действенная линия лукавого хулигана заполняет смысловой вакуум спектакля.
История заглавного героя пересказана «близко к тексту», без проникновения в мотивы поступков героев. Сюжет любви бедняка Алладина и дочери султана царевны Будур широко известен из экранизаций, и режиссер не считает нужным добавлять к фабуле театральное содержание. Тагильские Алладин и Будур прекрасны импозантной опереточной красотой, хотя монтируются в пару лишь в картинке. Момент «влюбленности с первого взгляда» обозначен мизансценой, но не подкреплен игрой. Будур (Таиса Краева) напоминает жестокую красавицу Турандот, властную и деспотичную. Алладин (Даниил Зинеев) проще, он почти не отличим от своего приятеля Ильдара (Антон Косачев) и внешне, и манерой поведения: спортивные парни бегают по лестницам, ловко кидаются лампами, Ильдар даже делает сальто. Темп игры быстрый и ровный, без драматического наполнения переломных моментов сюжета.
Самая колоритная фигура спектакля – Султан в исполнении Валерия Каратаева. Величественная осанка, ослепительный костюм и гигантская чалма, казалось бы, исчерпывают суть образа. Султан громогласен и вальяжен, но актер относится к своему герою с юмором, создающим воздух внутри роли: грозный деспотизма взор Султан временами обращает как будто внутрь самого себя, спасаясь от раболепного идиотизма окружения способностью к рефлексии. Спор с дочерью, зеркально отражающей повадки отца, сыгран в манере острого жанрового этюда.
В спектакле полностью раскрыта тема лепешек, которыми мать Алладина Фатима (Марианна Булыгина) кормит каждого встречного-поперечного. Роль дана в развитии – мы не сразу обнаруживаем, что у тетеньки пунктик на почве гостеприимства, а только после третьего «захода», когда она пытается накормить лепешками джина Маймука. Лепешки заменяют отсутствующую козу, и – о чудо! – становятся главной причиной, по которой Джин решает перебраться из лампы в кувшин.
Негодяйская тема воплощена в Магребинце (Сергей Зырянов), костюм и грим которого полностью скопированы из советского фильма. Низкий голос, характерное интонирование и крадущаяся пластика довершают образ коварного злодея. В прологе удачное световое и мизансценическое решение «магической» молитвы Магребинца Черной звезде Майгул задает волшебный тон представления.
Все без исключения персонажи поют под плюсовую фонограмму куплеты, дуэты и ансамбли тагильского композитора Вадима Шосмана на стихи Олега Рывкина, воскрешающие дух советского детского кино 80-х. Едва ли живой звук добавил бы убедительности исполнению, хотя в лирических сольных номерах его явно не доставало. Восточная речь героев варьирует акценты – от кавказского до среднеазиатского, с легким призвуком цыганщины у Ирины Цветковой в роли роскошной дивы Майгул.
Поскольку композиция основана на принципе последовательного монтажа, подразумевается частая смена места действия. Декорация поставлена на поворотный круг, но смена планов происходит в паузах при полном затемнении, что в детском спектакле выглядит несколько беспомощным. Интересна попытка работать со светом внутри симультанного эпизода, когда Алладин сидит в пещере, а Магребинец караулит у выхода: остроумно обыграна идея с канатом, который идет от Магребинца вниз, в люк, а к Алладину спущен сверху, с колосников. Зрителю дана возможность фантазировать, поскольку он видит героев, сидящих рядом, но находящихся в разных пространствах, разграниченных световым занавесом и темнотой. К сожалению, это не становится игровым законом спектакля. Из технических приемов используется видеопроекция лица Джина на дым, выходящий из лампы, стопроцентно повторяя кинематографический эффект комбинированной съемки.
Постановщики создавали визуальное зрелище, основанное на технических новшествах, доступных театру после реконструкции. Красота картинки бесспорна, однако соревнование с медийными искусствами театром давно проиграно. Но у него остался козырь – живой актер, которому нужно свободное пространство для игры.
Наталия Щербакова
05.02.2017