"Заповедник", Н.Г. Щербакова
Отчет о спектакле Каменск-Уральского театра «Драма номер три».
Сергей Довлатов. «Заповедник».
Инсценировка и постановка Артемия Николаева.
Сценография Анны Федоровой.
Спектакль «Заповедник», названный в программке «разговором по душам в 2-х частях», сочинен режиссером и автором инсценировки Артемием Николаевым в жанре психологического ремейка. В текст «Заповедника» добавлены отрывки из «Ремесла» и записных книжек Сергея Довлатова.
Чем могла привлечь тридцатилетнего режиссера повесть, написанная почти в год его рождения? Тема эмиграции, сквозная в первоисточнике, вряд ли актуальна для человека, не знающего, что такое железный занавес. В зрителях постарше она отзывается воспоминаниями об утраченной родине, исчезнувшей с мировой карты, и создает поле притяжения между героями повести и публикой 2013 года.
Действие происходит в заповеднике «Пушкинские горы» и всех объединяет Пушкин как глобальный образ отечественной культуры.
Пространство спектакля дробится на планы «рваными» занавесами–суперами из струящихся перфорированных лент, легких, словно росчерк пера на писчей бумаге. Они преломляют свет в образы питерского неба, «псковских далей», дождя, сеновала, прошлого и будущего. Играют три цвета. Белый – цвет чистого листа. Песочно-серый – цвет людей, «времени и бревен». Синий – цвет чернил, воды и горизонта. На игровой площадке телефонная будка–клетка, где герой будет тщетно звать покинувшую его любимую, остов отъезжающего автобуса как «воплощение гуд-бая», шаткие столбики музейного ограждения, – вот и весь эфемерный мир заповедника.
Время действия соткано из просвечивающих пластов: «вечного», законсервированного в музейном столбняке времени Пушкина, ретроспективного застоя и сегодняшнего мироощущения, в котором страшилки советской мифологии мягко остранены сказкой о братстве во литературе. Временная дистанция озвучена ремиксами песен из кинофильмов 60–70-х («Нежность» А. Пахмутовой, «Ты говоришь мне о любви» Э. Калмановского, «Я спросил у ясеня» М. Таривердиева) и речью товарища Брежнева на XXV съезде КПСС.
Для режиссера Сергей Довлатов – прежде всего мастер романтических анекдотов. Юмор, приправленный горечью осознания всеобщей несостоявшейся судьбы, пронизывает ткань спектакля. Хотя сегодня, наверное, не в каждой голове растворяется соль такого, например, диалога: «Давайте познакомимся. Аврора!» – «А я танкер Дербент!», все же большинство реприз срабатывает, ловя зрителя на удочку постоянной готовности к шутке.
Центральный персонаж спектакля Борис Алиханов в исполнении Максима Цыганкова вбирает в себя ипостаси рассказчика, авторского alter ego, лирического героя и нашего современника. Сложность роли составляет то, что заповедник одновременно реальность и плод литературного воображения Алиханова. Актер виртуозно совмещает повествовательный и действенный планы существования, создает сложный образ рефлексирующего интеллигента, творца, алкоголика и романтического влюбленного. Гордость и самоедство, отсутствие признания в отечестве и страх утраты родного языка, выбор между семьей и родиной – клубок противоречий, разрешить которые пытается герой Цыганкова. С прямого обращения Алиханова в зал начинается исповедь мятущегося творческого сознания, заблудившегося между эпохами и странами.
Исконную эмоцию узнавания доставляет публике тема национального недуга – методичного беспробудного пьянства, изобретательно обыгранного мужским составом спектакля. Пьют все. От вечно подогретых клоунов-экскурсоводов Потоцкого (Иван Шмаков) и Митрофанова (Алексей Калистратов) до сельских «отмечальников»: запойного аборигена Михал Иваныча (Владимир Сапин) и его собутыльника Толика (Олег Меньшенин). Вереницу затейливых алкоголиков венчает «гастроль Рычалова» – бенефисный выход фотографа Маркова (в каскадном исполнении Евгения Белоногова), человека-вулкана, заливающего внутренний жар чудовищным коктейлем изо всего, что льется и горит.
В похмельном чаду вычерчивается сюжетная кривая неизбежной деградации. Диагноз майора Беляева (Геннадий Ильин): «Желаешь знать, откуда придет хана советской власти? Я тебе скажу. Хана придет от водки», – звучит не только как эпитафия, произнесенная на развалинах советской атлантиды, но как приговор современникам. В этот момент временные границы стираются, выводя на финишную публицистическую прямую. Возникает подозрение: неужели авторы сочиняли антиалкогольный спектакль?
Режиссер избегает однозначности, погружая действие в ироническую атмосферу игровой импровизации на границе театра и цирка. Чего стоит эквилибр подвыпивших клоунов-экскурсоводов на стоящей вверх тормашками стремянке, или эксцентрическая мизансцена экзамена, когда методист заповедника Марианна Петровна (Елена Плакхина) совершает рискованный проход по барьеру рампы, а начинающий экскурсовод Алиханов демонстрирует недюжинную физ. подготовку, делая стойку на руках. Зал втягивается в происходящее на сцене через импровизацию неподражаемого Геннадия Ильина, в роли майора КГБ Беляева флиртующего со зрительницей, приглашенной на сцену в качестве жены майора – «гуманной Томки». Через подставную фигуру зрителя – «соседа» (Владимир Скрябин), якобы недовольного спектаклем и требующего вернуть деньги за билет, но вышвырнутого за кулисы могучей рукой Маркова-Белогонова.
Параллельно пьяной национальной экзотике развивается история запутанных любовных отношений между Алихановым и его женой Таней, которую играет Инга Матис. В повести жене героя присуща загадочная простота и непроницаемость музы. В спектакле акцентирована судьба женщины в отечестве, составляющая весомую антитезу инфантильному миру мужчин. Довлатовское посвящение сохранено в высвеченной на экране преамбуле: «Моей жене, которая была права». Романтическое свидание героев на питерской крыше завязывает конфликт, а завершает его душераздирающая сцена разлуки с семьей в аэропорту, когда жена буквально отдирает от Бориса маленькую дочку. Сильная и красивая Таня Инги Матис умна и целеустремлена, даже в интимные моменты она не теряет контроля над собой и ситуацией. Ее правота очевидна и в то же время сомнительна, как бывает сомнительно незавершенное явление, и в этом смысле Таня, несмотря на винтажные наряды, героиня нашего времени.
Противоположность практицизму Тани – глубокая, необъяснимая любовь Елизаветы Прохоровны (Нина Бузинская) к своему непутевому мужу-алкашу Михал Иванычу (Владимир Сапин), доведенная до символа горькой судьбы простой русской бабы. Долгая этюдная сцена, в которой жена наклеивает на альбомный лист фотографии разоренного семейства, а муж тщетно пытается заштопать ширинку рыболовным крючком, иллюстрирует драму одиночества людей, разлученных водкой. Этюд разъясняет мысль режиссера, однако мало что добавляет к замечательно сыгранному артистами мимолетному диалогу, в котором отношения героев переданы в пронзительной интонации отвергнутой ласки.
Остальные женские персонажи – нелепые утонченные интеллигентки, которые прячутся от брутального алкоголизма в заповеднике пушкинской культуры. Начальница Галина Александровна (прекрасная актерская работа Ларисы Комаленковой) – трогательно-чопорная служительница культа Поэта, одухотворенная и несчастная. Ее свиту составляют корпулентная дама-методист Марианна Петровна (Елена Плакхина неузнаваема в гротесковом рисунке роли) и эксцентрическая старушка Виктория Альбертовна (Светлана Лаптева), чудаковатая филологиня Аврора (Татьяна Петракова) и молодая прелестница Натэлла (Мария Зворыгина). Ревностно оберегая свою причастность к гению, они дарят нерастраченную нежность всякому талантливому молодцу, готовому встать на его место. Шутки ради это место занимает Алиханов–Цыганков, чья юношеская привлекательность, интеллектуальное обаяние и самоирония притягательны для дам всех возрастов.
Надо отдать должное Артемию Николаеву: сценическое чутье режиссера уберегло спектакль от обыкновенного для постановок «Заповедника» вочеловечивания А. С. Пушкина. Возникнув на страницах инсценировки, поэт благоразумно устранился со сцены, растворился в литературной игре, когда Алиханов–Цыганков читает барышням вступление к «Руслану», или когда Галина Александровна–Комаленкова стихами проницает посвященность новичка. Пушкин есть даже в рассудительном октябренке, который донимает Алиханова нелепым вопросом о «псковских далях» и вдруг говорит о смысле творчества.
Потеряв семью, Борис Алиханов, по слову поэта-эмигранта, «во избежанье роковой черты, … пересек другую – горизонта». Лирический герой спектакля должен метафизически «умереть», чтобы остаться в заповеднике среди любимых.
Пушкин по-прежнему «наше все»: для одних он остается идеалом, для других – «своим братом», для третьих – средством снискать хлеб насущный. Для авторов спектакля он стал прекрасной мечтой о счастье воссоединения семьи на празднике детства. И кто упрекнет их за сентиментальность?
Наталия Щербакова
22.11.2013.